- Видели ли вы когда-нибудь, как воет волк впервые? И чтобы это случалось прямо на ваших глазах? Бывало? Хотите расскажу?
Для искушенного слушателя, вполне допустимо, вы скажете, что подобный интригующе-провоцирующий фон присущ вступлениям многих повестей и к нему прибегают по большей частью люди с богатым жизненным опытом.
Мой собеседник действительно заслуживал столь лестной оценки, - это был высокий, широкоплечий, мощного телосложения мужчина, с красивой дикцией и глубоким тембром. Он был монах, хотя ряса выглядела ненужным дополнением к его фигуре, - мужественный, аскетический дух сквозил во всей его статности. Будь одет он в светское платье вы бы все-равно поняли, что перед вами священная особа. Это был аристократ с головы до ног, с жестикуляцией человека, не привыкшего чтобы ему перечили. Он произносил слова то медленно, разделяя их по слогам, то вихрью заметая содержания предложений.
- ...В этой истории нет ни всемогущих злодеев, нет всепобеждающих героев, просто провинциальная, захолустная полулегенда. - молвил отец Павсаний, когда мы отошли из зала приемов, находясь в гостях у графа Валленберга. - В мире очень много красивого, мой друг, быть может все что есть, красиво. Но восхищаться, уметь уловить и передать эту красоту через расстояния и времена труднее всего. Поэтому в мире так много боли и нетерпимости. Художников значительно меньше, чем критиков, живых меньше, чем покойников. Мне всегда казалось, что история, которую вы услышите, это красивая и задушевная история. По всей видимости потому, что меня самого, не взирая ни на какие злоключения, она никогда не оставляла равнодушным,. В ней я больше бессильный человек, навьюченный сомнениями и провалами, чем духовник, болеющий за судьбу...
Отец Павсаний держал в пальцах инкрустированный бокал и круговые движения винного пурпура за стеклом можно было сравнить со спиралеобразным погружением в воспоминания.
- До сих пор не понять, что беспокоит меня с тех событий?! Я состарился в попытках быть образом Господним, примером для тех, кто предавался своей несовершенности. После молитв и дел сажусь и вспоминаю всё, что прошло перед мной. Вспоминаю и вспоминаю неустанно. Мне доставляет несказанное удовольствие извлекать явления из своей памяти. Я слышал, что люди, знающие меня лично затрудняются читать мои мемуары, их коробит, словно они видят меня нагого.
- Для живой души чистота не требует определения и поэтому бессмертна. - отец Павсаний изменил тон голоса, давая понять, что рассказ перешел в иное русло. - На чистоту нельзя обращать внимание, потому что она сразу же исчезнет. Мне кажется, это есть легчайшие дуновения той области духовного царства, которую Бог заставляет нас оставить чистым и нетронутым.
Бывает, молюсь за пределами монастыря и глаз без ведома находит в небе границу, где две невесомые жидкости, тьма и свет, заигрывают одна с другим на небесной сцене. А между ними позирует, грезя, невесомая, прозрачная девушка и зовут её по мне, одиночество. В этих трудах невыдуманных галлюцинаций, я бережно расходую себя, и остаток меня самого становиться таким нужным всем живым людям. Не иссякнет порода людей наивно спрашивающих, почему мы, монахи, выбираем стезю Аскета. Почему я посвятил себя безлюдности, самоистязанию, какая эта внутренняя сила, что, тыча в лицо, отстраняет меня от человека? Я отвечу одним словом, "надо"!. Даже сейчас, после годов духовной борьбы и опыта, я не способен определить на какие величины мы можем замахнуться, чтобы быть услышанным теми у кого есть уши и удостовериться в этой услышанности. Где находится в пространстве Сила, которая после того, когда провозгласишь себя умершим, бережно растапливает чувства, идущие к выходу, как освобожденные узники-смертники, для которых жизнь одни хлопоты, тяжба, и помогает понять громадный смысл любви?
Август. Священный месяц. Это было ровно четырнадцать лет назад. Душным августовским полднем небольшой отряд всадников, сопровождающих богато убранную карету, шел рысью через лес и, не сбавляя ходу, проходил мимо деревьев, поваленных разбушевавшимся на прошлой неделе ураганом. Лесная тропа была изрыта копытами лошадей и это замедляло продвижение отряда.
Страдающая от врожденного туберкулеза семнадцатилетняя Ариадна простудилась и слегла. Будучи её духовником, я упросил отца девушки, графа Стокгольма, отвезти Ариадну в монастырь. Это было единственным припасенным средством для её спасения. Скрывать от Стокгольма правду было уже подло. Девушка безотлагательно нуждалась в чистом лесном воздухе и атмосфере отрешенности, которую даруют монастыри. Дворцовая челядь шушукалась, что все во многом безнадежнее, чем объявляли хозяева, разнюхалав об этом ещё до того, как я ввел графа в действительное состояние дел здоровья Ариадны.
Стокгольм вернулся с верфи, где строил новый корабль, весьма довольный ходом дела, в приподнятом настроении. Удрученный вид моего собрата, святого отца Петра, сразу поверг его в уныние. С минуту он слушал наш диагноз понурив голову, в тягостном раздумье, но потом как все энергичные люди, перевел свои сомнения во всплеск бодрости и немедленно распорядился подготовить карету и седлать коней. После этого Стокгольм быстроногим юношей взбежал по лестнице, отправившись в покои Ариадны.
Девушка лежала и спала на кровати, произведении исскуств работы неизвестного мастера времен среднего Возрождения. Окна были настежь распахнуты, не было ни цветов, ни картин; отец Петр, смыслящий толк в медицине, велел убрать все: только кровать, голые стены, ковер, распятие и заспанный живой волчонок, распластавшийся на полу. Его оставили по настоятельной просьбе девушки.
Волчонок был подарком принца Карла. Месяца два назад, проезжая лесом к Кремсу, его драгуны неожиданно наткнулись на свежие волчьи следы, ведущие к прикрытому ветвями логову. Неосторожный адьютант размахивая и рубя эспадроном по кустам, внезапно был сбит с ног стремительным прыжком матерого волка, который затаился в гуще листвы и выжидал в засаде. На волка посыпался град сабельных ударов и в пол-минуту он был изрублен на куски, но когда адьютанта достали из под волчьей туши, он харкал кровью и агонизировал, - чудовищных размеров клыки задели и исполосовали горло и лицо.
Не успели прийти в себя солдаты после этой беды, когда кто-то привлеченный сомнительными шорохами, заметил другое серое животное, ползущее недалеко между дерьевьями. Это была волчица, перетаскивающая волчат в безопасное место, крадущая детенышей у смерти. Она незаметно выползла с другого выхода логова и соблюдая величайшую осторожность повытаскивала пастью пятерых. Но не успела она продвинуться на несколько футов, как солдаты окружили её со всех сторон, вскидывая мушкеты на плечи. Почуяв неотвратимость роковой кончины, сдавливающее тугое кольцо смерти, задыхаясь от ярости, волчица хрипло рычала. Принц подскакал, но видя, что даже отважный боевой конь встает на дыбы и отступает перед такой остервенелостью, круто осадил четвероного товарища, ловко спрыгнул и отдал поводья второму адьютанту. Принц проворно пролез между ветками, приблизился и пристально вгляделся в глаза разъяренной волчицы.
"Осторожно! Ваше высочество! У неё волчата! - закричали драгуны, судорожно прижимая к плечам заряженные мушкеты.
- Вот это глаза! - произнес принц. И, резко выпрямился, а затем, оборачиваясь и отступая, на ходу скомандовал:
- Пли!
Лес загрохотал мушкетным залпом. После чего волчица с волчатами вмиг превратилась в кровавое мессиво. Какой-то драгун злобно сплюнул:
- Вот твари! Так им и надо!
Хороня адьютанта, солдаты с первобытным ужасом хмурились и крестились.
- Как так могло случиться? - переговаривались они.
- Как так могло случиться, он выжил под Полтавой, вел нас в атаку под Бреслау? И умереть от волчьих клыков? Что за несчастье.
Принц сидел на пне и чертил веточкой на земле планы фортификации. Он воздерживался от резких фраз, происхождение и титул требовали от него не давать волю эмоциям, сдерживать негодование по поводу потери верного подданого и соблюдать хладнокровие. Вскоре однако ему привиделось оживление среди драгун, беспардонные выкрики, давка и он послал справиться первого попавшегося солдата, что там у них происходит.
- В логове остался волчонок и драгуны спорят о том, кто с ним расправится. - вернулся бегом посланный солдат, готовый для нового поручения.
- Принесите мне его сюда. - приказал сурово Карл.
Расталкивая товарищей, небрежно держа за загривок мохнатый сгусток сероватой шерсти, подошел малорослый драгун. От отвращения он хотел швырнуть волчонка на землю, но это было бы истолковано, как оскорбление принца.
- Ему несколько дней, он слеп. Тварь, видно, совсем недавно ощенилась.
Карл взял волчонка на руки. Осиротевший щенок жалобно заскулил, отчаянно нюхая руки принца, пытаясь различить родные тона. Ответа какого он ждал не следовало.
- Вот, дьявол, как нежиться, хочет показаться ангелом! - выкрикнул из толпы кто-то из солдат.
Чувствовал ли волчонок, что только своим поведением беспомощного существа сможет умилостивить того, от кого зависело быть ему или нет на белом свете. Руки, которые убили отца и мать, держали дитя. Эти руки пощекотали его влажный нос.
Карл исподлобья перекинул взгляд на видневшуюся поодаль груду мертвых волков, а потом ему вспомнился случай, когда он с драгунами летучего отряда захватил шайку головорезов, весь прошлый год угонявших скот, грабящих и убивавших местных жителей. Преступники оказали упорное сопротивление и после кровопролитного боя у принца были неожиданные большие потери: несколько убитых и много тяжелораненных. Взбешеный Карл приказал расстрелять пленников всех на месте без суда. До приведения приговора в исполнение, разосланные по лесу лазутчики приволокли ещё одного вооруженного до зубов молодого человека, о котором главарь шайки божился, что это его сын, он прибыл только неделю и никому не причинял вреда.
- Пощадите, хотя бы его, ваше высочество! - не унимался главарь, уродец.
Разглядывая мягкие бока и реберки волчонка Карл видел схожесть между ним и тем молодым человеком. На исповеди принц говорил, что в подобных обстоятельствах трагических, решаюших, знаменательных, ощущает (и, очевидно, это бывает у многих), когда смотрит на совершенно чужого человека некие смутные чувства тенями и очертаниями предков восстают из глубины души. И если такое случается, чужак пересекает его жизнь навсегда. Он делает крест с жизненным путем. Такие личности мерещатся ему и в будущем, тревожа совесть.
Карл был безжалостным, но отходчивым правителем. Непосредственный организатор и участник многих военых кампаний, сейчас принц находился меж двух огней, зачем оставлять этого подозрительного юношу в живых, если без суда и следствия казнены остальные? В тот день Карл позволил себе ошибиться. Он подозвал адьютанта (именно того, который был впоследствии растерзан волком) и мрачно, непререкемым тоном сказал ему: "Разбирайтесь сами, Густав! Мне безразлично..." При преступнике нашли какие-то драгоценности и, распаляясь, и подражая принцу в суровости, несчастного тут же вздернули на ближайшем дубе. Искоса следя за приготовлениями солдат, этот малый до последней минуты не верил, что его могли бы так несправедливо покарать. Неестественно вытянувши голову, малый беспрестанно тихо под носом повторял:
-Я невиновен принц!
Несчастный задохнулся столь скоро, что солдаты даже подумали, что он притворяется и выстрели два раза в сердце.
Карл неохотно листал эти страницы своей жизни, он был опытным солдатом, но не был карателем, презирал жестокость, тем более с пленными. Вся его жизнь прошла под знаком борьбы со слабохарактерностью, этот эпизод напоминал ему, что коварная слабость одержала вверх над ним...
Наконец Карл оторвался от созерцания волчонка и поднял свой, подавлявший любого смертного взгляд.
- Вы хотите убить волчонка, капрал? - спросил Карл драгуна, который злорадно потирал руки. - И вы тоже? - Карл обвел взглядом обступивших его солдат, отметив среди них тех, кто был с ним в том налете на разбойников.
- Как прикажете, ваше высочество?! - рявкнули солдаты хором. - Он и так не выживет. Очень маленький, без матери.
Карл развел бровями, видно было, его не удовлетворил ответ. И вдруг орлиные глаза властелина сверкнули какой-то идеей.
- Я возьму его своей крестной. Пусть волчонок поживет с агнцем. - сказал многозначительно Карл.
Через день принц привез волчонка больной Ариадне. В пути, собственоручно кормя коровьим молоком скулящего малыша, Карл назвал его Феликсом, Счастливчик. После расправы над семьей, волчонок и вправду был счастливчиком, по людским понятиям. Но вы увидите, что доблестный Карл не ошибся. Его гуманный поступок изменил жизнь умирающей девушки.
Карл выпытал у Ариадны все подробности о здоровье, а потом приголубил и приласкал крестную.
- Кажется, мне пора идти, Ариадна. И как же без подарков, скажешь ты? А вот и он!
Принц оттянул ворот своего блестящего камзола и незамедлительно оттуда выкатилась бурая мордочка Феликса.
- Это настоящий волчонок. Может вы подружитесь?
Вне себя от радости, Ариадна захлопала в ладоши и бросилась на шею принцу. Реагируя на интонацию волчонок сразу же потянулся к Ариадне, тараня пастью её теплые и нежные ладони. Его зачаровал запах Ариадны. Он был такой светлый и безобидный. Проголодавшийся Феликс лизал пальцы девушки.
Карл глубоко был тронут последствиями своего решения. И, знаете, этот великий человек уехал в порыве благородных чувств, воодушевленный происшедшим.
Ариадна, позабыв о хвори и тоскливых мыслях, стала по-хозяйски возиться со своим бесценным подарком.
Заботы о несчастном волчонке Счастливчике развеяли её плохое настроение. Она поселила Феликса в соседнюю комнату, застелив её теплыми шерстяными ковриками и попросила слуг приносить лучшее молоко в графстве.
"Лишь бы он выжил! - думала Ариадна и молилась Богу. - Лишь бы он выжил! Сейчас!" Это странность человеческой натуры, мы молимся о том, что может погубить нас. И забываем и отвергаем то, что может нас сделать неуязвимыми.
Через два дня Ариадну разбудили поскуливания волчонка, она подошла, чтобы предложить ему молока и оказалась свидетельницей поразительной картины, волчонок не находил себе места из-за того, что его глаза раскрылись и ему стало вдруг неуютно. Ариадна прилегла на пол и поднесла лицо к его морде: два несчастливых существа вопросительно глядели в друг друга. Вопросы ведь являются содержанием человеческой жизни.
Начиная с этого дня у Ариадны вошло в привычку брать волчонка к себе на постель и эта странная пара чудаков молчаливо изучала один другого. Волчонок помогал себе носом, Ариадна нежностью. Девушка что-то ему шептала, волчонок грустно и пронзительно синими глазами смотрел на необычное существо. Со временем малышу понравилось засыпать вместе с ней и, зевая, он семенил к её кровати и, еле дотягиваясь геркулесевой пядью, скреб железную скобу.
Граф Стокгольм волчонку явно не нравился. Граф был скрытен и предвзято относился к нему.
Каждый раз при входе этого благородного вельможи волчонок навострял уши и готовился к чему-то неприятному. Сейчас Феликс не двинулся с места.
- Ариадна, - позвал Стокгольм, мягкой и бесслышной поступью обходя волчонка. - Как ты себя чувствуешь?
Девушка, не открывая глаз, ответила сонливым голосом:
- Не знаю, отец, я думаю, что лучше.
Это был обычный ответ Ариадны. Графа посетила мысль, что всё наоборот и он просто лгал себе.
Волчонок, услышав голос Ариадны, приполз и уставился на отца с дочерью. Его глаза на минуту встретились с глазами графа, в которых, и Феликс не мог ошибиться, было сходство с глазами Ариадны. Феликс был проникновенен своим вниманием. Будучи неисправимым хищником, в его облике сквозила человеческая наружность.
Граф Стокгольм присел на порог кровати.
- Ты научила его понимать речь, моя девочка. Да, теперь я вижу. - Граф покачал головой, стараясь сдержать волнение. - Но ты не заботишься о своем здоровье, Ариадна. - голос Стокгольма срывался.
- Мы должны ехать. Отец Павсаний настаивает. В монастыре тебя ждут, все уже подготовлено. Там так красиво! Прошу тебя, не упорствуй. Я позову и прислуга поможет тебе одеться. Ариадна...
Хотя Стокгольм все же не смог уговорить Ариадну оставить волчонка тут одного на попечение слуг.
- А потом вы посадите его в клетку! Нет. Лучше я умру, чем предам его. - сказала Ариадна.
Она взяла его к себе в карету, не желая расставаться с Феликсом не на минуту.
Многие молодые дворяне, приближенные графа и из свиты принца, вызвались сопровождать Ариадну, чтобы этот переход показался ей непродолжительной прогулкой.
Спястя два часа, эта странная кавалькада взяла курс на монастырь, который лежал в нескольких часах верховой езды.
Во главе отряда скакал стройный француз шевалье, уже не помню имени, позади него рослый немец барон ван Штауфен и несколько других лихих юношей, эскорт, которому бы позавидовал сам король. Компанию Ариадне составлял испанский офицер, бывший от неё без ума. Этот южанин прошлой ночью в третий раз приехал к ним в гости из далекой Севильи. Горячный испанец шпорил лошадь и натягивал уздья, чтобы постоянно держаться вровень у дверцы кареты Ариадны.
- Почему люди так не любят волков, Пабло? - спросила Ариадна благосклонно.
- Ариадна, дорогая Ариадна! - идальго Пабло улыбнулся своей соблазнительной улыбкой. - Вы хотите узнать тайны мира? Я открою вам; люди не любят волков, потому что волк, это неприрученный, незакованный друг, личность, харизма, крепость духа. Как обычно, волки не нападают на человека, сторонятся, живут сами по себе, стаями, семьями, внепонятийным духом преданности. Много раз они даже спасали людей от верной погибели, но род человеческий всегда желает заполучить безопасность и поруки этой безопасности и поэтому считает опасным для жизни все то, что не смог приручить, подчинить, что не смог заковать под свои цепи.
- Он живой, как наши малагенья! - прибавил влюбленный испанец, указывая на волчонка, безумно озирающегося по сторонам. Отряд въезжал в лес и вместе с ним столько новых прелестных запахов, столько неизведанных предчувствий обуревали Феликса.
- Что, маленький негодяй? - погладила Ариадна волчонка. - Хочешь размяться... - Скоро, даст Бог, найдешь свое счастье.
- Ариадна, чем вы его так обворожили? - полюбопытствовал испанец. - Только святой Франциск, смог приручить волка.
- Я всего лишь его кормилица, сеньор Пабло. - сказала Ариадна и откинулась на подушку, чтобы не поддаться головокружению.
Пабло отвесил легкий поклон, старясь выразить все: любовь, уважение и понимание. Однако у него получилась неуместная улыбка обольщения.
Через час они были у цели. Монастырская прислуга радостно встречала Ариадну. Весть об этой чудесной девушке разнеслась по всему графству. Она являлась не только дочерью дворян, её добродетельность снискала ей широкую известность в простонародье. В дороге девушка несколько ослабла и настоятель подхватила её:
- Писание, свежий воздух и молитвы быстро поставят тебя на твердые ноги, моя хорошая.
Её отвели домик у родников, принадлежащий монастырю. Ариадна на прощание помахала рукой Пабло, который, гарцуя на коне у ворот, нетерпеливо дожидался этого жеста. Он ускакал чрезмерно счастливый, довольный и собой и тем, что произошло.
Я так хорошо запомнил этот первый день Ариадны в монастыре. Ей создали все мыслимые удобства. Приставили служанку и сам настоятель, созвав прислугу, настрого приказал ей не докучать девушке, а исполнять малейшую прихоть почетной гостьи. Феликс должен был жить на крыльце.
Было прохладно и умиротворенно в этом домике. Уходя от Ариадны, я благословил и пожелал ей мирного сна. Робким жестом она остановила меня у порога и сказала:
- Отец Павсаний, как вы думаете, мне станет лучше?
- Да, Ариадна, тебе станет лучше. Я так думаю, но мои уверения ничто по сравнению с тем, что тебя ожидает - отвечал я.
Был ли я в этом уверен? И да и нет, однако мы, духовенство, взвалив на себя бремень посредников Бога на земле, должны понимать, что надежда - единственное почему Бог нас избрал, если мы вообще избраны. И это, мой друг, ещё не всё. Мы должны уметь оживить эту надежду, сделать её окрыляющей. Иначе, зачем нам все эти званья, рясы, книги и притчи?
Утром граф Стокгольм велел привести сельского скрипача, чтобы развлечь Ариадну и отогнать дурные мысли. Скрипачу щедро заплатили. И он с усердием сыграл часовой концерт.
- Можно я посмотрю на смычок?! - спросила девушка, когда музыкант стал укладывать инструмент в футляр. - Я никогда не видела его сблизи.
- Да, конечно, сударыня, извольте, он из отборного конского волоса.
- И так получается звук? - удивилась Ариадна, водя смычком по струнам. - А почему не получается у меня? Такие пугающие звуки, совсем не как ваши. Господин музыкант, скрипка как будто оживает, когда вы играете.
- Мой учитель говорил, что игра на скрипке это заповеди Христовы. Они такие ясные и простые, многие лучше нас знают, как их исполнять, но редко кто живет ими.
- Сейчас я слишком слаба, чтобы изучать музыку. Но с радостью буду слушать вашу игру, господин музыкант. Приходите, пожалуйста, и в другой раз.
В ответ скрипач посвятил ей незамысловатую "Сонатину".
"Наверное, это имел ввиду отец Павсаний!" - подумала Ариадна, наслаждаясь камерной музыкой посреди леса.
После концерта она пошла обозреть местность, где должна была провести ближайшие шесть месяцев. Пейзаж округи монастыря был воплощением воображаемого мира. Я не любитель подробно и красочно описывать ландшафт, но то было сказочное общество исполинских деревьев, лесных оврагов, речек, валунов, - земля обетованная. За деревянным домиком, отстроенным нашей братией, бил ключ, самый шумный представитель этого затерянного рая. Там было так тихо, что без щебетания ключа можно было бы просто оглохнуть. Вода из него была и вкусной, холодной и даже целебной, из-за примеси в ней неких солей, к такому выводу пришел ученый из Королевской Академии Наук, изучавший лет пять назад её качества. Вода ключа собиралась в небольшую речку, втекающую двумя рукавами в овальной формы пруд длиной не больше двести футов, с диковинными ивами на противоположном берегу и аллеей по левой стороне. Посреди пруда усилиями братии мы возвели укромный островок, раскинули там беседку со столиком и креслами и подводящий мостик. У пруда была ухоженная аллея ив, а во главе пруда, обособленно стояли две ивы, дело безграничной фантазии местного жителя, он все время старался придать этим деревьям формы возлюбленных, кавалера, склонившегося перед дамой и положившего ей голову на колени. Ариадне очень понравилось место, но связь с отчим домом вызвала в ней прилив ностальгического чувства.
- Надо пережить, Феликс, эти несколько месяцев - открыла она сердце волчонку, утирая слезы. - Помнишь, как горячо я молилась Богу, и ты выжил, а сейчас гуляешь, как хозяин этого леса, тогда копошился как муравей у меня на полу? Помнишь, ты выжил, значит, мы продержимся. Вместе, ну что ты думаешь, маленький негодяй?
Однако Феликс был столь увлечен новой средой обитания, что выразил всего лишь исключительную невнимательность к Ариадне, - он отплясывал, вдавливал лапы в мокрую землю, а потом тоже самое в воздух, и затем умалишеный, как угорелый метался взад и вперед по берегу пруда. Инстинкт подбрасывал ему, что лес и Ариадна его самые большие радости; вот всё то, что ему нужно в этой жизни.
- Феликс, тебя никогда нет рядом. Разве я так поступаю с тобой?! - прокричала вслух свою мысль Ариадна.
Само по себе сложилось, что желание пережить время стало толчком к самоисследованию. Под рукой у Ариадны были редкие книги, карты, настольные игры. Все, чем можно было скоротать время. И в её распоряжении была братия, одни из самых продвинутых теологов в королевстве.
После пробуждения Ариадна, вооружившись моим посохом, вместе с волчонком стали бродить по окрестностям в лесу, строго придерживаясь моих указаний, не слишком отдаляясь от домика. Девушка собирала ежевику, листья, желуди, изучала тропинки и следы, мир беличьих сообществ, что сновали по деревьям. Феликс обнюхивал всё, каждую кочку и деревце, но следовал рысцой по пятам Ариадны лучше всякого телохранителя. По вечерам они шли под беседку, Ариадна крошила хлеб рыбам, которых мы завели в пруд так для гостей. Феликс свирепо скалился, недовольный повадками рыб. Ему хотелось попробовать их на зуб, как самых нахальных похитителей Ариадны.
Каждую неделю, будучи заботливым и мудрым отцом, Граф Стокгольм наведывался к дочери, а через день присылал управляющего или кого-то из слуг, справиться, что ей нужно и поддерживая нас провизией и пожитками. Через месяц, если мне не изменяет память, он приехал пораньше и обрадованный улучшениями здоровья Ариадны, находился в отличном расположении духа. Его лицо сияло от счастья. Граф торжественно вручил дочери повязанную лентами коробку.
- Что это? - нетерпеливо распаковывая перевязь, спросила Ариадна. - Всю жизнь я в твоих подарках.
- Вот поэтому ты у меня такая одаренная...
Они мечтательно ступали под сенью аллеи ив, направляясь к островку. Эти насаждения ив я называл статуей ветра.
- Отец, это палитра, а это что? Краски?! А зачем? Я... рисование?
- Тебе не нравиться моя мысль?
- Нравиться, но, ты же сам знаешь, я не умею рисовать.
- А кто умеет? Всему приходиться учиться. Ты не умела ходить и ты научилась, ты не умела говорить и научилась. Если чего-то нет, это не значит, что оно не может быть, Ариадна. Тебя не было на свете и мать родила тебя. Я не знал кто ты и Бог дал мне познать это великое счастье. Моя цель, чтобы ты попробовала заняться живописью. Я принес тебе палитру. Ты должна знать, что проживая цвета и оттенки, формы, изгибы и трещины пространств мы постигаем в тайный смысл счастья бытия.
Я привез тебе мольберт, кисти, карандаши, холсты. Всё там, на лошади. И сегодня я не менее счастлив, когда ты пролепетала свои первые слова. Нарисуй мне этот лес и эти деревья, этот домик и родник. Этот пруд. Всё, как видишь и как получится. Ты заметишь, что получится, лучше чем ожидала. Ты способна, ты чувствительна, ты станешь прекрасной художницей, я верю.
Граф нежно обнял дочь. Феликс, задрав голову смотрел на них, раздумывая над тем, что в сушности Стокгольм не так уж и плох. Если бы это была пес, он забарабанил бы хвостом.
Ариадна обожала отца, чтобы не послушаться его полезного совета. Днями напролет она взялась рисовать лес. Позолоченный сентябрьский лес переродился. Выдалась необычная теплая осень и лес, угождая девушке, каждое утро переодевался как франт, в самые непредсказуемые и изумительные оттенки цветов. Золотой, огненный, цвет красных яблок, рубиновый лес. А в желтизне этот разыгравшийся не на шутку лес уступал только солнцу и палитре Ариадны. Мы с ней несколько раз побеседовали, что она должна писать и постепенно она сама изобрела свой метод, как достигать понимания того, что хочет и должна изобразить на холсте. В ее картинах, где не было даже намека на отточенное мастерство шоклы, слышался гимн жизни. В этом божественном местечке, даже в самом микроскопическом и незначительном, трудно было не столкнуться с олицетворением жизни, но как показать, что ты гармоничен с ней, а не безобразен? В своих полотнах Ариадна целеустремленно добивалась этого. Я подсказывал, что мне приходило в голову.
Цветок виктории тянулся внутренностью к солнцу. Заросли тысячеузорного папоротника с каждым разом усложнявшие ей задачу, успокаивали ум. Розовый мрамор в белых крапинках, созревал за дубами, купаясь в неге осенних лучей. В толстенных паутинах точно в гамаках висели зазнавшиеся оводы. Стаи разных птиц скучивались и проводили переклички. Жеманно загорали на излучине ручейков заросли осоки. Ариадна пускала хороводы лесных цветков по пруду, устраивая помпезные разноцветные парады на водной глади. Такие вещи стоят быть написанными.
Источник: http://litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=89754 |
0
